Лёха - Страница 79

– Кофе с молоком. Теплый! Еще вроде как фляга есть.

Покряхтел, согнувшись в неудобной позе, вытащил фляжку в уже знакомом фетровом чехле. Жанаев согнал его с водительского кресла, раздался треск сдираемого кожзама. Потомок осторожно выбрался в салон, распрямился. Благо крыши у салона бронетранспортера не было.

– Ну тут больше ничего нет! Валим отсюда?

– Ты инструменты собрал? – спросил Семенов.

– А то! Тяжелый получился куль. А он нам зачем?

– Да хоть выкинуть, чтоб им не пригодился. А то и в деревне на хлеб поменять. Мужик – он такой, жадный, ему всякая железяка ценна. А там небось сталь неплохая.

Вылезли на свежий воздух. Задержались только для того, чтобы обшарить мертвого немца да снять с него сапоги. Сапожки неожиданно оказались очень хорошими, хромовыми.

Нашлось у покойника только резиновый кисет с табаком, хитрая машинка для сворачивания цигарок, початая тощая пачка тонкой папиросной бумаги – настоящее сокровище для куряки-бурята, да в кармане штанов – подарок для Лехи, пистолет незнакомой марки «Штайер», тоже без запасной обоймы.

Покатили дальше, оставив за собой еще дымящийся БТР и труп на полянке.

Менеджер Леха

Леха умирал. Он прекрасно понимал это, хотя мысли путались и рвались, и додумать ни одну из них до конца не получалось. И помирать было очень больно и неприятно, все опять же выходило не так, как в фильмах или играх, где героический герой, красиво откинувшись на руки не менее героических товарищей и грудастых красоток, проникновенно передает последнее «прости» тетушке Джейн и кузену Вилли, признается в любви Эмили и тихо помирает со счастливой улыбкой, словно его мороженым закормили.

Тут же было очень больно, совершенно не было сил хоть что-то сделать, мутило, и в живот словно кол кто воткнул. Леха хотел проверить, потрогать рукой, заранее боясь нащупать там мокрядь и рваные дыры с выпученными оттуда кишками (его кишками!) – но рука не двинулась. И это открытие поразило Леху до глубины души. Он впервые в жизни не мог пошевелить рукой. Вообще. Никак. Сдвинуть ее с места хотя бы на сантиметр. С колоссальным трудом удалось слабо пошевелить пальцем. Одним. После этого даже дышать стало трудно, словно последняя капелька сил потрачена была этим шевелением указательного пальца правой руки. Такая тоска навалилась! Выть хотелось! Но и на вой сил не было. Стало страшно, до озноба.

Как же так вышло? Ведь все шло отлично?

Леха попытался вспомнить хоть что-то. Получилось слабо. От вспомнившейся вдруг вчерашней ловкости и самоуверенности неожиданно затошнило. Кинулся идиот на пулемет – с кинжалом! Как такое в голову-то могло прийти? А каким бравурно-фанфарным голосом он кричал ребятам, что колеса с бэтээра кто-то снял? Тошно, тошно, тошно. Дурость сермяжная. И ржал над весьма плоскими шуточками Семенова. Чисто Петросян был при этом Семенов, разве что бородатые остроты все-таки были помоложе на семьдесят лет… при чем тут остроты? На фиг, мысли путаются… Что случилось? Что все-таки случилось? В памяти был провал полный: такой, словно Леха надрался, как в прошлый Новый год, когда сначала принял с мужиками вискаря, потом с бухгалтершами шампанского, а за столом пил все подряд и на следующий день только глазами хлопал, когда ему рассказывали, что он вытворял…

Но сейчас-то пьянки не было! Не было ни вискаря, ни шампанского, ни водки, ни сухого! Опять затошнило… А ведь если вырвет… ох, даже думать невозможно… то и голову набок не повернуть… Куда же ему попало-то? В позвоночник, наверное. В фильме такое было: поврежден позвоночник – и ни рукой, ни ногой не пошевелить… От бронетранспортера-то уехали нормально. Вроде бы… Потом кто-то обстрелял их из лесу… Или уже после этих драконов с бляхами?

Невозможно думать, пить хочется. Очень хочется пить, высохло внутри все, думать невозможно… Да, читал, такая жажда у раненых часто, от кровопотери. Значит, кровью истекает. Или в башку что прилетело?..

Нет, сначала все-таки были эти, с бляхами. Сидели на перекрестке, жрали что-то. Двое. И бляхи на груди – эти, с орлом. Один нехотя встал, через силу, выполняя рутинную работу, пошел на дорогу, точь-в-точь как гаишник. Только вместо полосатой палки у него был жестяной диск на палочке… Властно отмахнул им на обочину. А Леха сбавил скорость, вильнул, вроде выполняя указание, а потом газанул мимо. Накормил пылью. Смешно было… Как же пить хочется!.. У фельджандарма от удивления глаза выпучились, как у рака. Он еще орал что-то вслед и даже гнаться пытался. Пешком, дебил. За мотоциклом. Ну точно как тот гаишник, от которого они с Владькой удрали. И не было им потом ничего, номера-то на «жигуле» таким слоем грязи были покрыты, что куда там прочесть… Да и сам «жигуль» грязный был, хрен поймешь, какого цвета… А немцы вслед не стреляли… Значит, не поняли, что это не арийцы. Жанаев вообще ухитрился в каску спрятаться, скукожился, демон… Точно – не поняли. Не стреляли.

Леха попытался глубоко вздохнуть, ожидая боли от потревоженных ран, но так ничего и не почуял, потому как вздохнуть не получилось. Удавалось лишь хватать упругий воздух маленькими частыми глоточками. Словно устриц выхлебывал. Пить хочется. Наверное, даже глаза сморщились, как сушеные яблоки, так пить охота. Язык во рту как зацементированный. В шею попало? Леха сконцентрировал всю свою волю и попытался помотать головой. Все, что удалось – башка завалилась набок немного, а дальше помешало что-то упругое. Назад вернуть уже не вышло. Пить хочется как… А даже глаза не раскрыть. Словно веки склеили… Как же это вышло? Совершенно нелепо на таком фоне, когда все совсем плохо, – зачесалось под мышками…