Лёха - Страница 183

183

– Я даже и сам не пойму. Нет. Чтоб ты чего не подумал – эту мразоту с винтарями повесили и постреляли – так я только «за!». Бабы с детьми… этих, пожалуй, жаль. Но и тут вины за собой не чую. Нет, не чую. Глава семьи – он потому глава, что семью за собой ведет. И раз тамошние головы такую дорожку себе и своим семьям выбрали – их резон. Бачилы очи, шо куповалы, – теперь жрите, хочь повылазьте! В голодуху то же было. Так что дураков и в алтаре бьют. Но вот не пойму себя – и все тут. Давненько такого не было.

Середа избегал глядеть на менеджера. Смотрел прямо перед собой, и видно было, что думает, пытается формулировать сложное, выскальзывающее из-под рук нечто. Глядеть на это было неприятно, словно на заику, мучительно и безуспешно пытающегося что-то сказать.

Леха удержался от советов и замечаний. Впрочем, причина была не слишком благородной – просто ничего в голову не пришло, чтоб посоветовать. Сидел, ждал.

– Вот что меня удивляет – человеческая культура. Цивилизация. Ты ж тоже образованный. Грамотный, книжки читал. Почему же выходит, что в книжках все совсем не так, как своими глазами видишь? Понимаешь, о чем я?

– В жизни все не так, как на самом деле, – хмуро сказал бесспорную и светоносную истину Леха.

– Вот! Именно так! – обрадовался поддержке артиллерист.

– Ну дык! – весомо подтвердил философскую максиму умудренный потомок.

– Ты понимаешь, до ума не доходит, за что ни схватись. Отказывается ум согласиться. Вот вроде все на ладони, реальное – а не воспринимается как настоящее. Не стыкуется то, что есть, с тем, чему учился, к чему привычен. Не знаю, как лучше сказать…

– Когнитивный диссонанс, – выдал на автомате потомок.

С минуту Середа смотрел совершенно обалдело, полуоткрыв в изумлении рот.

– Потрясающе сформулировано! – наконец восхитился он. И продолжил уже более уверенно, почуяв в собеседнике понимающую душу: – Вот смотри, я с детства знаю, что мамину подругу австрияки убили из пушки…

– Это как так? – озадачился менеджер.

– Да просто, – досадливо поморщился Середа, – мама жила в Новогеоргиевске. Крохотный городишко, но уже не село; щеки надуты, сапоги начищены, а так – свинки на улицах, в лужах. Оккупация та еще. У австрияков возникла потребность в белье и деньгах. Послали драгунский эскадрон с пушкой. Приказали сдать пятьсот винтовок.

– Не понял… извини, при чем тут белье и винтовки? Откуда в городе винтовки? – потерял нить рассказа Леха.

– Русская армия развалилась, все по домам дезертировали; винтовки, кто поумнее, – с собой притащили. В деревнях в каждом доме по винтарю точно было. Городские баре – те так не перли с фронта. Потому винтовок там заведомо было мало, винтовки как раз были на складах, а склады контролировали немцы и австрияки. Они их первым делом захватили, потом меняли на харчи, снабжая Петлюру и прочих Скоропадских. Но не идти же культурным людям и нагло требовать белье… Некрасиво. Потому потребовали винтовки. Городские власти стали жалобиться – дескать, винтовок нет. Может, чем другим откупимся? Тут драгуны и согласились на бельишко и сумму денег. А чтобы горожане не ленились – поставили в километре от города пушку и не спеша по городу бахали на кого бог пошлет. Вот мамину подружку снарядом и убило.

– А винтовки сдали? – просто чтобы не молчать, спросил менеджер.

– Полсотни наскребли. А так – отдали бельем и деньгами. Но я не про то. Вот знаю с детства про тот случай. Сейчас они – село спалили ко всем чертям. То есть я знаю, что европейцы – корыстная, жестокая и бессердечная сволочь. Точно знаю, наглядно вижу. Но почему внутренне сознание этому сопротивляется, а? Почему подсознательно – отрицаю? Почему словно вколочено, что европейцы – культурные и хорошие? Я же сам видел, какие они «хорошие», своими глазами! Почему, если вот сказать что-то про азиатскую жестокость, – и ухом не поведу, соглашусь тотчас же. И внутренне не прекословлю. А с европейцами – наоборот! Чем нас таким отравили? Они же лютее любых азиатов, зверье зверьем! А сердце не признает… Почему?

– Черт его знает. Может, потому, что у нас тоже европейская культура и они для нас свои? – задумался и Леха.

– Опять не пойму. Мы-то для них – азиаты. Никак не свои вообще. Чего ж мы к ним тремся? Как сирота приблудная, шелудивая?

– А знаешь, много думать – голова облысеет и устанешь зря. Давай я пойду у комиссара шахматы возьму, сыгранем, – предложил потомок.

– А что, у него шахматы появились? – оживился Середа.

– Ну да, я у него доску видал шахматную, ящичек такой распашной.

– Так там внутри не фигуры, а кости домино. Я сам купился.

– Точно?

– Точнее не бывает. Фигуры высыпались при драпе, а никто не заметил, не до того было. Так что у нас сейчас культурного досуга – домино да карты немецкие, но их все начальство не любит, словно сговорились. Да и с домино незадача – комиссар с командиром стучать со вкусом не разрешают: демаскирует, дескать, понимэ? А без стука – радости четвертинка, – пояснил артиллерист.

– Ну давай что другое придумаем. Баня занята? – спросил Леха, тут же вспомнив, что для бани надо долго таскать воду и пилить дровишки.

– Второго взвода очередь, чужих не пустят. Побриться можно, пока мыло есть. Беда с мылом, прачки уже с золой стирают, – ответил Середа.

– Не, на фиг нужно, меня шерсть не беспокоит. Погожу.

– Ну да, шорсти той у тебя на харе – шесть с половиной волосин.

– Слушай, а тебе как пшенка? Я вот что-то ее видеть не могу, а ты?

183