Партизаны зашумели, заворчали.
– Да, товарищи! Сегодня наши храбрые разведчики установят все данные, необходимые нам для проведения нашей первой крупной операции, а завтра мы придем и сурово, но справедливо, со всей большевистской принципиальностью, воздадим должное за предательство. Слово предоставляется нашему товарищу, красноармейцу Семенову, который был подло схвачен этими негодяями и чудом остался жив. Товарищ Семенов, вам слово! Можете выступать с места, если вам так удобнее.
Красноармеец сильно удивился, обнаружив, что комиссар смотрит прямо на него, да и остальные партизаны повернули головы и выжидательно уставились, глядя ему в глаза. Боец сроду не привык к общему вниманию и потому засмущался. Тем более смутило его предложение рассказать все, как оно было. Хорошо, что рядом оказался Леха, который взял на себя половину дела, помогая товарищу более-менее связно отвечать на сначала редкие, а потом посыпавшиеся, как горох из дырявого мешка, вопросы. За короткое время такой славы Семенов взмок, словно под ливнем плясал, и устал, словно мешки ворочал. Все-таки непривычная работа утомляет куда больше, чем обычная. Хорошо еще, что и комиссар помог тоже.
Кончилось выступление Семенова, в конце концов и ему разрешили сесть обратно. Но цель митинга явно была достигнута, потому как благостное настроение у партизан сменилось решительным, и выступившие после красноармейца несколько человек уже явно были настроены огорчить Гогунов до полного безобразия. А последний из взявших слово, коренастый сероглазый мужик сказал просто:
– Хана гадам!
И сидевшие одобрили его короткую, но емкую речь достаточно дружным хлопаньем в ладоши.
То ли случайно, то ли в плане издевки, то ли в воспитательных целях, но, когда утром прислали «молодежь для наставничества», как выразился комиссар, оказалось, что все штрафованные тут. И пара балбесов, сломавших штыки, и двое других, устроивших вчера тарарам с костром… в общем – полный набор. Разве что тихий и благодушный парень по фамилии Сурков был не из охламонов. За него тут же принялся Березкин, со всем пылом ботана, передающего свои познания, а остальные расселись вместе со «стариками»; кто хотел – закурил.
К выходу уже были готовы, ждали только Середу с пушкой. Собственно, рассчитывать на артиллерийскую подготовку не приходилось, но неугомонный сержант вчера убедил командира, что даже в плане учебного выезда стоит присоединить арту к группе. Пышноусый долго не думал, согласился. И вот теперь вылезли какие-то недочеты, красный и злой Середа бранился, исправляя с помощью своих новоиспеченных номеров расчета какие-то незаметные другим огрехи, а остальные ждали, когда «топчие» наконец стронутся с места. Семенов с бурятом взялись было помочь, но сержант жестко помощь отклонил, сказав, что в случае боя расчет сам должен из неудобного положения выворачиваться, и дояр согласился. Сидел теперь молча, иногда поглядывая на возившихся с упряжью пушкарей.
– Треба на німців нападати, а не всяким сміттям руки бруднити, – заявил мужественный Сиволап. Несмотря на его героические старания по разглаживанию того, что он сам считал усами, а может, даже и усищами, убогая поросль стыдливо пыталась спрятаться и вместо героического разлета вверх и в стороны все время норовила залезть тощими мокрыми кончиками в уголки по-детски пухлогубого рта.
– До німців справа дійде. А військовій справі треба вчитися. Причому, як вірно сказано – справжнім чином. – Сидевший поодаль и помогавший лейтенантику обучать будущего снайпера ефрейтор счел нужным внести ясность.
– За десяток гвинтивок похид робити, – презрительно фыркнул Сиволап.
Сидевший рядом с ним чернявый и сухощавый Гнидо кивнул в знак согласия.
– Я склад знаю, там гвинтивок можна взяти бильше. И охороны там мало, – сказал он не без достоинства.
– Диты мали! – коротко бросил, как плюнул, Бендеберя.
– Не, ну а чего? – вступился за своих приятелей Азаров. Ему явно не понравилось, что их обозвали малыми детьми.
– А того, – свысока ответил ефрейтор, – что не в винтовках дело. Первый и последний раз это вам говорю, а вы на ус мотайте. Так вот: начальство знает больше. Станете начальством – поймете сами. А пока запомните. И если вам непонятно, почему приказывают то или это, то не потому, что начальство дурное, а потому, что оно знает больше и видит дальше.
– И что оно такое видит? – иронично и мужественно прищурился молокосос.
– Ты лучше задницу себе морщи, сынок. На физиомордии морщины останутся, – грубовато и презрительно заявил ефрейтор.
– Не груби, дядя, – огрызнулся Азаров.
– Во-первых, Гогуны эти – предатели и работают на немецкую победу, – влез до этого молчавший Семенов.
– Ну и что?
– То, что они – местные, тут каждую тропку знают, людей знают, вот твоих хотя бы родственников сдать немцам могут, и потому нам особо опасны. Это понятно? – медленно и увесисто сказал дояр.
– Ну?..
– Не нукай, не запряг. Во-вторых, тамошние, когда из армии дезертировали, запрятали два станковых «максима». С лентами и запасом патронов. Ты пулемет в деле видел?
– Видел. По нам как чесанули, так троих сразу как корова языком слизнула, – нахмурился Азаров.
– Вот. Опять же сразу на немцев кидаться – с вами, рядовыми-необученными – только потери нести. Ты с ранеными возился? Сам раненым был? Ну то-то. А каждый раненый – это минус четыре человека, чтобы его нести, или полтелеги. То есть вместо семидесяти кило полезного груза таскать твою тушку.