Народ со всех концов лагеря ломанулся к месту боя, потом оттуда донесся дружный хохот, чья-то начальственная брань и опять хохот.
К моменту, когда Леха добрался до поля брани, там собралась уже порядочная толпа партизан, даже двое часовых прибежали, и сейчас их свирепо распекал красный и злой Березкин.
– Что случилось-то? – спросил Леха у низкорослого и рябого мужика в лапсердаке странного цвета и покроя.
– Шо? Так дурни, у вогонь кинули патроны, – пояснил солидно мужичок.
Тем временем лейтенант закончил «козлодрание» и, отправив провинившихся часовых обратно на посты с грозными обещаниями вслед, принялся разгонять толпу зевак. В чем и преуспел, благо оказавшийся тут же комиссар (ну а то ж!) и командир изрядно ему в этом помогли.
Как ни странно, расшугав основную массу публики, нескольким все-таки предложили остаться. Леха обнаружил, что в число избранных попали вся его компания и ефрейтор.
– Сиволап, а ну-ка еще раз: что вы тут натворили? – строго спросил пышноусый.
Очень симпатичный юноша с совершенно неописуемыми жидчайшими усишками на мальчишеской еще физиономии пошмыгал носом и сказал:
– Розибрали нимецьки набой. З ящика. Ну там де ноги голи валялися. Були побити – их окремо. Теж розибрали, Киргетов попросив, вин мисливець, порох забрав. Хотили из куль свинець вытопити. Поклали в баночку и – ну робили так ранише! А ци – выбухнулы!
Менеджер не очень понял, что выдавливал из себя паренек, уловил только, что тут без Киргетова не обошлось, но разведчика и след простыл.
– Значит, пули взорвались? Не патроны? – уточнил схвативший самую суть Середа.
– Ага, – заявил юнец и чисто командирским жестом гордо пригладил то недоразумение, которое, очевидно, считал своими усами.
Комиссия посмотрела перекошенную и порванную консервную банку, которую вытянули из костерка. Внутри банки были какие-то металлические ошметья и лоскутья.
– Ось, це кули! – показал Сиволап.
– Ну-ка давай эти самые патроны сюда, – велел командир.
Пара таких же сопляков, как и этот усатый Сиволап, мигом притащили уже знакомый Лехе ящик. А, теперь все стало понятно: эти молокососы перебрали побитые осколками ленты, разобрали поврежденные патроны, а из пуль пытались добыть свинец.
– Что скажете, товарищи красноармейцы? – спросил комиссар, с любопытством глядящий на ящик, патроны и горелую консервную банку.
– Свинца в пулях точно не было! – сделал открытие века серьезный Семенов.
– Несомненно, коллега! – фыркнул носом Середа.
– Сам что скажешь?
– То же и скажу – обломити и обломитися, братие! А если серьезно, – покосился артиллерист на грозно насупившегося командира, – раскрас на пулях странный. Черным покрашены, только кончик чистый.
– Разрешите? – спросил лейтенант.
Пышноусый кивнул, заинтересовался.
– Это так называемые пристрелочные пули. И маркировка пуль это подтверждает.
– То есть это те самые «дум-дум»? – обрадовался комиссар.
– Нет, «дум-дум» – это обычная пуля, только на ее кончике делается крестообразный надрез – даже ножом простым можно. Попадет в тело – разворачивается на четыре лепестка, а так обычная свинцовая… Тут другое, – ответил лейтенант.
Семенов с бурятом глянули на него с явным уважением за такую практичную умственность.
– Что же? – подпихнул его командир партизан.
– Это пристрелочные пули, разрывные. От обыкновенной разрывная пуля отличается заметно большей длиной. Такие пули пристрелочные есть у всех практически. В смысле у кого есть армия и промышленность. У нас называется «ПЗ», пристрелочно-зажигательная, обозначается красными надписями на ящиках и носик у пули покрашен красным цветом, у немцев – «В», маркируется черной полоской на пуле у ската гильзы, что мы как раз и видим.
– Так она разрывная? «Дум-дум», значит? – не отступался комиссар.
Березкин поморщился, повертел пальцами. Подумал пару секунд, потом сказал:
– Вовсе нет. Принцип разный. И различие огромное – ну как между словами «разорвали» и «взорвали». Простая «дум-дум» – она без хитроумного устройства, обычная пуля. Разваливается от сопротивления тканей при попадании.
– Любой сделать может. Нож к кончику приставил, стукнул чем тяжелым сверху, чтоб надрез получился, а потом – другой, крест-накрест. Вот и «дум-дум», – влез очень уместно хмурый Бендеберя.
– Вот, точно так, – обрадовался лейтенант внезапной подмоге. – А в пристрелочной все сложнее – в носовой части взрывчатое вещество, пентрит, потом перегородочка, а в перегородочке – капсуль. А задок пули – как трубочка, и там ударник стоит. Вот, к слову, в банке – видите?
Березкин залез пальцами в закопченную банку и вытянул действительно сохранившуюся целой заднюю часть пули. Показал всем, что там посередке – дырочка. Потом подцепил ногтями коротенький – в полсантиметра – стерженек с острым носиком и попытался его в дырочку запихнуть. Уронил все на траву, полез поднимать, но комиссар удержал его за плечо.
– Не стоит, товарищ лейтенант, поняли мы. При выстреле ударник назад отходит, при ударе о цель – двигает вперед. Колет капсуль, а тот поджигает взрывосмесь. Хитро придумано!
– Совершенно верно! Только не ударник отходит… А впрочем, не важно, – кивнул лейтенант, который отлично помнил, что на самом деле никуда при выстреле не оседает ударник. При выстреле оседает предохранительная разрезная трубка по ударнику, освобождая ему ход вперед при ударе о преграду. Но лезть в эти детали сейчас он посчитал лишним.