– Хворого до себе Жук забере, скаже, що племінник з Харкова приїхав до тифом захворів, цієї хвороби німці як вогню бояться, поранений поки в лісі отлежатся. Їжею вас забезпечимо, а ви нас повчіть, – добавил серьезно пышноусый.
– И чему я вас научу? Я артиллерист, наводчик – свысока заметил Середа.
Лейтенант тем временем думал, прикидывал про себя что-то.
– І танки є, і гармати. Тут по лісом і боліт багато чого залишилося, – не моргнул глазом мужичок.
– Ясно предложение. А если мы откажемся? – спросил Березкин.
– Тогда с вас две винтовки с патронами за мой визит, ну и что еще сможете дать – за мешок провизии, который мы вам привезли; в телеге лежит. Табаку, извините, тогда не дадим, самим пригодится. Разумеется, судьба ваших больных и раненых будет решаться вами самостоятельно.
– А если мы вам оставим под расписку? И харчи под расписку заберем?
– Нам ваши расписки не нужны, если уж честно. Нам за них трудодни не начислят.
– То есть отказываетесь помочь Рабоче-Крестьянской Красной Армии?
– Отнюдь. Как раз мы хотим помочь РККА. Разрушая активно тыл германской армии. Как это бывало не раз раньше. И поляки, и Карл Двенадцатый, и Наполеон под номером один и Вильгельм под номером два – все они от наших партизан горя хлебнули сполна. И Гитлеру то же светит. Как говорилось в романе «Война и мир»: «Мордой – и в г…!» Нам нужны опытные, обстрелянные бойцы и командиры. То есть – вы. И как уже было сказано только что – тут по лесам и болотам много всякого разного, с чем мы сами не разберемся.
– Прямо уж и танки есть? – донеслось с плащ-палатки, на которой лежал танкист.
– И танки есть. Даже тяжелый танк с пушкой сорок пятого калибра, – уверенно сказал врач.
– Путаете вы что-то: такой калибр для пистолета годится, а не для тяжелого танка, – мрачно усмехнулся Березкин.
– Вполне возможно, что и путаю, вам виднее, – легко согласился лекарь. И пояснил: – Вы военные люди, вас этому учили. Я просто этот танк видел – сидит в болоте по башню. И пушка из башни торчит. Вас смущает еще что-то?
– Да. Кроме того, что нам положено воевать в составе военной структуры, а не партизанщиной заниматься. Меня лично сильно смущает то, что я сталкивался здесь с откровенно враждебным или, как самое малое, – недружелюбным отношением местных жителей к «москалям» и «кацапам». Помнится мне, что партизанское движение возможно только там, где местные его поддерживают. А иначе – кончится все быстро и плохо, – хмуро молвил лейтенант. Видно было, что он упорно думает, как быть дальше.
– Скажите пожалуйста, вы в ходе своих скитаний по тылам противника совершали нападения на вражеских солдат и офицеров? – спросил врач.
– Разумеется, – удивился Березкин.
– Рушниця у них не наше, і кулемет теж дивний, пістолети знову ж, – намекнул на свою наблюдательность помалкивавший в разговоре вислоусый.
– Вот видите, – победно сказал лекарь, – вы уже занимаетесь партизанской деятельностью. Единственное, что мы предлагаем изменить, – это взять под свою команду и обучить э-э-э… несколько новобранцев. Попутно, заметьте – взять на вооружение еще и более серьезные штуковины кроме ружей. Для чего надо разместиться стационарно, получая – что важно – провизию от населения, причем по доброй воле. Конечно, тут есть – как и везде – и сволочи, и мрази, и властолюбивые перевертыши. Но народные массы пойдут за теми, кто даст лучшую жизнь. И вот тут советская власть переиграет немцев стопроцентно. Могу вас уверить – уже переигрывает…
– Знаете, я не заметил, чтобы это было так, – недовольно оборвал его речь лейтенант.
– Вы просто не видите все это в упор. А мы тут живем. Можете мне поверить – немцы уже сейчас делают все, чтобы настроить все местное население против себя. И дальше будет только хуже, – уверенно, как о точно ему известном факте, сказал врач.
– Они что, идиоты? – удивился Березкин.
– Нет. Они цивилизованные европейцы, – непонятно ответил лекарь.
– Извините, я вас не понимаю совершенно, – несколько растерянно заявил лейтенант.
Семенов про себя подумал, что в общем-то полностью с ним согласен. Лектор из политуправления толковал не раз, что цивилизованность – вещь хорошая, а тут вон как загнуло…
– Видите ли, эта война достаточно обыкновенна. Это типичная колониальная война.
– Вы хотите сказать, что мы – дикари какие-то? – удивился лейтенант.
– С точки зрения германцев – несомненно. Точно такие же дикари, как африканские негры, жители Индии или Индокитая. Разве что кожа белая и глаза не раскосые. Знаете, немцы искренне удивлены тому, что у нас оказались самолеты, танки и артиллерия, что они несут потери, «словно против них воюют европейцы!», и что они уже должны были взять Москву, а еще пока не взяли. Впридачу немцам растолковали, что они – носители истинной веры, что здесь им противостоят силы дьявольских безбожников. И немцы чувствуют себя истинными крестоносцами. Вы же видели – у них на технике не свастика, которая есть государственный символ, а гамма-крест, религиозный символ еще первых христиан! А как они гордо свои штык-ножи и всякие там кинжалы носят?! Таким образом прежним рыцарям подражают – дескать, тоже меченосцы опоясанные. Дворяне! Рыцари! – убежденно высказал врач.
– И на пряжках их ремней «С нами бог» выбито. Как и положено крестоносцам! – кивнул внимательно слушавший его Середа.
– Ну тогда я атеист, если бог с ними, – усмехнулся лекарь. – А как вы узнали, что у них написано на пряжках?