Лёха - Страница 147

147

– Не похоже, – пожал плечами Семенов.

– Какие соображения?

– Не держат они нас за людей. – Тут Семенов вспомнил, что лейтенант – тоже явно горожанин, как и Леха, и добавил для понимания: – И за скотину не держат. Под себя землю расчищают. И мы тут для них – лишние. Навроде лебеды-крапивы в огороде.

– Почему вы так решили? – внимательно глянул собеседник.

Тут Семенов вовремя прикусил язык, чуть не брякнув про приключения в плену, где на немецкое милосердие и соблюдение «канквекций» этих непонятных нагляделся своими глазами. Вспомнил уговор с Середой, потому постарался вывернуться:

– Видели не раз, как немцы наших пленных гонят. И как кто устал или ранетый – так добивают. Колонна пройдет – на дороге и в канавах трупов полно, – не стал распространяться красноармеец.

Да и то: начнешь цветасто говорить – сразу ведь спросит собеседник, где и когда видал. Ну и получится, как с той голой Сусанной. Так-то вроде лейтенант – лопух лопухом, малец совсем, но ведь – командир. Значит, не так уж прост, учили его всяким разным штукам. Да и котелок у него варит – вон немецкую винтовку собрал ловко. А вообще – надо бы время улучить и поговорить всем четверым – что да как было, чтоб впросак не попасть.

– В общем, оставлять раненых можно только там, где народу шляется немного, да чтобы эти поганые немцы не болтались. И – да, я прекрасно понимаю, что летчику тут делать нечего и его надо к нашим. Сам такое обеспечивал, было дело. Но своих бросать – никуда не годится, и я своих бойцов не брошу. Поднимайте людей, нечего нам тут рассиживаться, – подвел итог Березкин.

Поднялись быстро: то, что от места с битым автомобилем и парой трупов совсем близко, – поторапливало.

Середа раскочегарил примус, но завтраком заниматься лейтенант посадил бурята, а сам вместе с артиллеристом внимательно рассматривал доставшуюся карту, приглушенно споря с ним. Семенов новообретенным карандашом писал список имеющегося, старательно выводя круглые неустойчивые буквы.

– Давайте излагайте свои соображение и видение ситуации, – сказал, прихлебывая заваренный трофейный чай, лейтенант. И посмотрел на бурята.

– К своим нада. Фронт догонять нада.

– Понятно. Что вы скажете, товарищ старшина?

Тут поднял глаза Семенов, но увидел, что вопрос задан не ему, а Лехе.

– Сказали уже. Берем раненых – и пошли, – кивнул на бурята потомок.

– Вы что думаете? – взгляд на Середу.

– Что тут думать, трясти надо. В смысле вариантов – всего-ничего. Либо тянем раненых, а все добро кидаем, либо тащим все – но тогда ползем, как сопля из носа. Вариант бросить раненых, понятно, не считаю, – расставил все по полкам артиллерист.

– Вы, ефрейтор?

Человек с невыговариваемой фамилией брезгливо понюхал непривычный ему чай и заметил:

– Раненых долго таскать плохо. Даже на телеге. Им от этого хреново делается. Кровотечения возобновляются, боль выматывает, забыться не дает. Покой здорово помогает тем, у кого есть возможность самостоятельно выкарабкаться без лечения. Даже серьезные раны, бывает, сами как-то вылечиваются. Кризис пережил – на поправку пошел. Только не мешать. И с Усовым та же песня. Ему бы на печке в затишке отлежаться.

– Вешают за это немцы, – напомнил ему лейтенант.

– И полицаев они уже вооружают, из местной сволочи, – напомнил Семенов.

– Значит, надо искать, где немцы не бывают. Нужно отыскать поблизости село или хутор с нормальными людьми, которым можно доверить раненого и больного. Не везде немцы.

– Если не гнаться за темпом и делать переходы по десять – пятнадцать километров в сутки – можно тащить все. Кое-что по очереди, захватками, челноком и так далее, – задумчиво заметил Семенов. Видно было, что он не слишком доверяет местному населению. Немцы за донос, наверное, какие-то деньги дают, найдутся желающие подзаработать.

– Нет, вшестером тащить двух носилочных – это ужасть. Хоть бы уже второй кое-как ковылял сам, тогда можно раненого, сменяясь, волочь. А с учетом возможности нарваться не только на немцев, но и нелюбезное население… – проворчал Середа.

– Дневной переход по десять километров с переноской сначала груза частью – один остается, а то и все прут обратно. Те кто с ранеными сидел – одного берут и несут до места, куда барахло доперли. Те, что первые, отдыхают, потом добирают остатки – и туда же; если надо – потом еще ходка. Плечо – от полукилометра до полутора, – задумчиво стал прикидывать Березкин.

– Вопрос в том, что жранья на такой марш не хватит, – заметил Бендеберя.

– Значит, придется раз в несколько дней вставать лагерем у вкусного места и несколько дней добывать пропитание, – поморщился Семенов.

– Но… так до холодов никуда не выйдем, – напомнил Середа.

– Относительно таскания раненого. Уж не знаю, как кого учили – мы делали просто: из сваленных стволиков с помощью ремней от галифе вывязываются носилки (в рост раненого плюс три поперечины внутри прямоугольника), переносят шесть человек. Смена – через сорок пять минут. Раненый обязательно фиксируется на носилках не менее чем тремя ремнями. Таким порядком человека можно тащить по тридцать километров в день по частолесью, чащобам и даже в буреломах, – сказал ефрейтор.

– Нас всего шестеро. А раненых – двое. И из добра – не вижу, что выкинуть можно. Разве что тулуп и пару противогазных бачков. А также окровавленное обмундирование, – заметил с ухмылкой артиллерист.

– Тулуп только цыган сбагривает. И только весной, – усмехнулся ответно ефрейтор.

147