Лёха - Страница 68

К оглавлению

68

– Я вот эти шмотки надену. Сапоги мне впору, фриц габаритами вроде с меня был. И покатим, как фрицы. И хрен они сообразят! – воодушевленно сказал Леха.

– А годно! – одобрил Семенов.

– Вообще-то ношение не своей формы по законам военного времени карается расстрелом или повешением. Мы, получается, диверсионистами становимся, – задумался вдруг артиллерист.

– У лошадей, бывает, селезенка ёкает, – ядовито заметил Семенов.

– Это ты к чему?

– А ты сейчас как та лошадь. Только головой екнулся, – не менее ядовито ответил боец, – забыл, что нам и так уже капец?

– Ну да, точно, – спохватился Середа и, поспешно нахлобучив на голову каску, спросил: – Похож я на ганса?

– Вылитый. Давай показывай, как эту вещь напяливать, – поторопил его Семенов, у которого тиканье утекающего времени сложилось с урчанием сгорающего зря бензина.

Стараясь не думать о том, что, возможно, они неправильно эту плащ-палатку надевают и любой фриц это заметит, Семенов влез в странно пахнущую чужим запахом одежку и поспешил сменить Жанаева. Хотел было и каску нахлобучить, потом подумал, что бурят с нервов расшатанных может пальнуть сгоряча, именно увидев вместо своего знакомого товарища чужой… этот, как его… во – силуэт.

Бурят и впрямь удивился. Отдал теплую винтовку и враскоряку, но шустро двинул к машине. Как ни напрягал слух Семенов – все было тихо, только мотор ворчал да брякнули тихо чем-то бойцы пару раз. Провозились они минут десять. Куда дольше, чем он предполагал, и Семенов весь извелся, не понимая, чем они там заняты. Наконец послышались шаги и из кустов высунулась немецкая каска, немного диковато выглядевшая в сочетании с азиатской мордой Жанаева. То, что бурят воодушевленно сосет вонючую сигаретку и улыбается во весь рот, красноармеец разглядел уже потом.

Леха удивил своим видом. Вместо растяпистого потомка стоял вполне себе германский солдат – в пилотке, не пойми откуда взявшихся мотоциклистских очках, скрывающих пол-лица, немецком кителе, но почему-то в советских солдатских ботинках. Вот артиллерист был в немецких портках и сапогах. Также удивило то, что, пока Семенов караулил, ребята ухитрились разместить практически все имущество, развесив его на агрегате, отчего гусеничный мотоцикл стал еще внушительнее. А на полянке остались только три непривычного вида противогаза да банки к ним.

– Мы готовы! Бери каску – и рванули. Вы с Жанаевым сзади на сидушках, а я за Лешей сяду, – почему-то воодушевленно и радостно заявил Середа.

Леха тоже весело лыбился.

Покосившись на него, Семенов напялил глубокую и непривычную каску на свою башку.

Глянул на Середу. Тот протягивал ему открытую круглую коробочку из светлого картона. В ней сиротливо лежал ломтик темного шоколада.

– Вот, слопай! Летный шоколад! Твоя порция!

Боец машинально закинул темно-коричневый треугольничек в рот. Разжевал горько-сладкое, садясь на мягкое и неожиданно удобное сиденье рядом с бурятом.

– Есть мысля сначала дернуть немцам в тыл, там они нас не ждут. Подумают ведь они как? Что мы к своим рванем. На восток. Там и будут ждать. А мы – на запад, малой кровью, на территорию противника! А как выйдем подальше – проскочим петлей обратно, – уверенно и воодушевленно заявил артиллерист.

– Годится!.. – с набитым ртом пробурчал в ответ Семенов, и машина опять бойко залопотала игрушечными гусеничками по дороге.

Старший стрелок имперской бронепехоты
Эрвин Скотки

Когда я увидел Карла, валяющегося на земле, и этих унтерменшей, шарящих у машины, то даже немного оторопел. Впрочем, если бы не этот сопляк, Макс, который, пыхтя и не глядя никуда, кроме как под ноги себе, топал следом… Винтовка сама скользнула в руку, привычно – все же опыт польской и западной кампании для меня не прошел даром. Но изготовиться я не успел – этот болван Макс толкнул меня в спину, и я сам чуть не упал, едва удержался, почти уткнувшись стволом винтовки в землю. А когда поднял голову – это животное уже неумело целилось в нас из пистолета Карла. Поросячье дерьмо, чтоб тебе… Захлопали пистолетные выстрелы, посыпались листья с кустов…

– Тревога! Тревога! Тревога! – заорал я, нажав на спуск, не прицеливаясь, и завалился в кусты, толкнув боком так ничего и не понявшего еще Макса. Сопляк, не доделанный своим папашей! Хорошо, что эти дикари не умеют обращаться с оружием, не раз уже убедился… Выстрелил еще раз, но дернул спуск, ушло в сторону и вниз, подняло пыль на дороге – а я откатился, дернув затвор. Оглянулся на Макса – штутгартский недоумок, ну что ты возишься! Этот недоношенный молокосос, с выпученными на пол-лица глазами, пытался судорожными рывками выдернуть из-под себя винтовку, лежа на ней всем телом, вдобавок запутавшись рукой в ремне.

– Идиот! Перевернись на спину, протухший пузырь с дерьмом! – рявкнул я на него.

От шоссе закричали наши – судя по всему, это те, кто конвоировал пленных. Пленную скотину гоняют тут который день, такое впечатление – взад-вперед. Очевидно, что-то у них стряслось – мы слышали стрельбу и до того, почти все время, а сейчас, наверное, произошла попытка побега.

Оттуда ударила короткая очередь – это хорошо, помогут. Пусть и высоко, на испуг, но эти ублюдки всегда пугались. Внезапно кто-то закричал от нашего вездехода – «Тревога!»

Но голос не Карла… еще кто-то из наших? Они кого-то прихватили из конвоиров? Что за драный дьявол! На дороге вдруг зарычал двигатель нашего вездехода. Завели? Они завели наш вездеход?! Как они сумели, они же тупые животные? Хотя у них тоже есть машины и танки, но примитивные… или все же среди них есть танкист или механик? Вот дерьмо!..

68