Лёха - Страница 57

Уселись с краю, дальше народ вповалку лежал, вплотную друг к другу, не протиснешься. Там, откуда пришли, грохнул нестройный залп из десятка винтовок. Потомок подпрыгнул было на месте, но спрашивать ничего не стал.

А чуток попозже пришли, прижимая бережно к себе квадратные буханочки хлеба, добровольные помощники. Широпаев встретился взглядом с Семеновым и весело сказал:

– Видал, колхозный, если к немцам по-людски – то и они по-людски! Европа! Сдали жидов и коммуняк – получили хлеб. А ты голодный сиди, соси пальцы!

– Проторговались вы, продешевили – жиды-то кончились, что завтра жрать будете? – едко ответил артиллерист Середа.

– А я тебя сдам. Как комиссара, – заржал Широпаев, а его дружки заулыбались.

– Попробуй, только потом не удивляйся, если тебе вместо хлеба иное прилетит. Die Arschbacken zusammenkneifen тоже с умом надо, а ты дурак еловый. Mach, dass du wegkommst, du verdammte Scheisskerl!

Коренастый как-то съежился, сильно уменьшившись в размерах, словно сдулся, и, опасливо поглядывая, бочком-бочком подался в сторону.

– Черт, надо было им морды набить и хлеб отобрать, – задним умом сообразил Семенов.

– А ну их к черту с этим хлебом, чтоб им подавиться, – проворчал Середа.

– Хлеб всего лишь хлеб, – пожал плечами Семенов, – а ты здорово шпаришь по-немецки.

– Учительница хорошая была.

– Хорошим словам она тебя научила, действенным. Вона его до печенок проняло. Не боишься, что они настучат, как угрожали?

– Нет, это шакалье только на словах смелое. Заочкуют. А если и заложат – еще вопрос, кому немцы поверят. Особо разбираться-то не будут. Так что эти урки понимают: можем в одной яме оказаться. Что дальше делать собираемся? – убавив голоса, спросил артиллерист.

– Поедим на сон грядущий и постараемся выспаться – ответил Семенов, решив, что, пожалуй, стоит этого бойкого парня взять в компанию. Потому и распорядился, чтоб Жанаев поделил оставшиеся сухари на четверых. В ответ Середа достал из противогазной сумки невиданное сокровище – завернутую в грязный станиоль треть шоколадной плитки.

Подумали – и решили оставить это на завтрак. Переглянувшись в наступающей темноте, согласились. Впрочем, темнота была относительной – несколько стоявших в поле машин включили фары и светом ограничили пространство, занятое пленными. Проверять, насколько бдительно немцы охраняют, кинувшись в засвет, охотников не нашлось.

Ночь была отвратительная – промокшая одежда не грела, было жутко холодно, и к утру, как ни жались друг к другу, но под открытым небом задубели совершенно.

– Хорошо поспали, – бодрым, но осипшим голосом заявил Середа, – кто как, а я вспотел, дрожавши.

– Ловкий ты, – осуждающе пробурчал Семенов таким же отсыревшим голосом, – я так замерз как цуцик.

Вокруг слышался кашель, для остальных пленных ночь прошла тоже не шибко комфортно. Леха опять рассопливился. Да и Жанаев выглядел далеко не лучшим образом. Поглядев по сторонам и убедившись, что, в общем, никто не подслушивает, Семенов поманил своих пальцем и, когда они придвинулись поближе, тихо-тихо сказал:

– Сегодня кровь из носу, а надо уйти. Мы и так уже ослабли, дальше только хуже будет. Согласны?

Трое переглянулись и кивнули головами. Насчет шоколада Семенов было задумался – может, приберечь на потом или обменять на хлеб, но махнул рукой, решив, что, как говаривал его батька: «Будет день – будет и пища!» А вот если убьют при побеге – так и ладно. Договорились только, что опять будут держаться все кучно – по правой обочине, чтобы, когда рванут – с другой стороны конвой не сразу заметил. Леха удивился было. Потом сообразил, что исчезновение шеренги будет заметно сразу – как выбитая из забора штакетина. Тронулись не скоро, долго пришлось стоять в колонне, пока всех построили. Голова колонны выстроилась достаточно быстро, середина – помедленнее, а хвост занял очень много времени. Что-то там творилось мутное и нехорошее: как ни пытался Семенов со своего места углядеть, что именно, – так и не понял. Стоявший с краю Леха даже не смотрел туда, но когда кто-то раздирающим голосом крикнул: «Лешенька, встань же, не удержать мне тебя, ну очнись же!» – засуетился и стал туда смотреть. А потом вздрогнул всем телом, когда оттуда бахнул привычный уже за последнее время выстрел. После еще нескольких наконец дана была команда, и колонна вразнобой, словно и не из военных, обученных строю людей состояла, двинулась.

– Что там? – спросил Семенов Леху.

– Кто идти не смог – тех добили, – ответил тоскливо потомок. Видно было, что смерть неведомого тезки на него повлияла не лучшим образом.

Колонна тем временем вытягивалась с поля на дорогу, и тут Семенов разглядел – там, куда отвели вчера вышедших из строя, валялись как попало несколько десятков трупов – в нижнем белье и разутых. Вот даже как: ни прятать не стали, ни хоронить; значит, показуха это специальная. Борьба с коммунистами и евреями, значит. Только вот те, кто свалились по дороге сюда, и те, кто после мокрой ночи не смогли встать, были убиты просто так, потому насчет борьбы исключительно с жидами Семенов немцам верить не стал. Для дураков это. Хотя и напечатано на бумаге. Надо драпать. И побыстрее.

Драпать, однако, не получалось. С утра конвой был старательным и злобным. Сзади то и дело бахали одиночные: видно, те из раненых, кто еще мог идти, все же выдыхались, как и помогавшие им товарищи. Сам Семенов с тревогой ощущал, что ослаб, а уж на Леху и смотреть было страшно. Пухленький и розовый в момент прибытия, он побледнел и как-то усох, да еще и чихал все время. Не хватает еще и его тащить… а придется, если обезножеет. Нет, надо удрать как можно раньше. Но конные охранники то и дело проезжали по обочине – и по этой, и по противоположной, пешие конвоиры тоже работали как часы. По форме вроде не те, что вчера, у этих не было блях на груди, но работали и эти очень грамотно. А с каждым километром по пыльной дороге становилось все тяжелее и тяжелее идти. Навстречу по-прежнему попадались немецкие колонны, одиночные грузовики, шныряли мотоциклисты, но вот собственно войск стало куда меньше. Видимо, сказывалось то, что колонна уходила в немецкий тыл, все дальше и дальше от линии фронта.