– Новое дело… – вздохнул как бы про себя танкист.
– Сейчас разбираем по котомкам всю еду и нужные вещи. Делаем на всякий случай вторые носилки…
– Усов отходит. Не ел ничего, в сознание не приходил… – заметил печально Середа.
Минуту молчали, потом лейтенант собрался с мыслями и продолжил:
– Тогда отставить вторые носилки.
– Вот нехорошо его оставлять в руки фрицам, – заметил Половченя.
– Не оставим, – одарил его хмурым говорящим взглядом лейтенант.
По полянке словно мозглым сквознячком потянуло, Леха поежился поневоле.
– Потому приказываю: вы, товарищ Середа, разбираете харчи. Завтрак должен быть плотным, еду всю с собой, так что со старшиной разделите – возможна ситуация, когда пара человек будет противника задерживать и водить его по лесу, а остальные будут заняты с раненым, потому еда должна быть у всех. Вы, товарищ Семенов, устраиваете тайники для того груза, который утащить не сможем. Остальные – помогают. Вопросы есть?
Вопросов не было. Оставалось только надеяться, что полицаев будет немного.
Провозились долго, у Лехи сердце кровью обливалось, когда закапывали всякое имущество, очень было страшно, что придется завтра бежать по лесу с погоней на хвосте. Только вроде жизнь наладилась – ан опять те же омерзевшие песни, прямо как новогодняя программа по Первому каналу.
Семенов с Бендеберей утаскивали имущество в лес, возвращались пустыми.
Середа, тихонечко насвистывая похоронный марш, раскладывал харчи на кучки – маленькую на завтрак, еще меньше – по рюкзакам, на утро. А Леху напряг лейтенантик, взявщийся чистить и густо смазывать то оружие, что должно было лечь в землю – две винтовки да свой автомат, оставшийся без патронов. Периодически Березкин поглядывал на лежащую сбоку карту; как сообразил потомок – запоминал командир местность, во время драки некогда будет с картой сверяться. То, как он обходился с оружием, менеджеру понравилось – ловко, быстро разбирал, уверенно чистил, используя помощника только для грубой работы вроде чистки дула, потом заботливо смазывал каждую детальку, моментом собирал и, загнав в ствол патрон, откладывал в сторону. Когда лейтенант возился с круглыми дисками, смазывая их внутренности, Леха спросил – зачем патрон-то в стволе? На что командир рассеянно ответил, что главное – казенник защитить, а то если раковины появятся, то оружие в дело не пригодно будет.
Потомок кивнул, насчет раковин он не понял, но переспрашивать не стал. Заодно почистили и Лехин трофей – тот самый нетяжелый карабинчик.
– Больно он легонький, – с сомнением заметил лейтенант.
– И что?
– Отдача сильная будет, а у вас и так плечо травмировано, – ответил Березкин.
Леха призадумался. Слова прозвучали странно: он-то был уверен, что эта машинка не будет так прикладом дыдыкать. Отпросился у командира и подлез с вопросом к Середе, тот как раз с сомнением тряс у уха какую-то подозрительную банку, опять же без этикетки. В банке жидко булькало.
Умер наш дядя,
Нам очень жаль его.
Он нам в наследство
Не оставил ничего, –
бурчал на мотив траурного марша тихонько себе под нос артиллерист. Посмотрел глазами задумчивой коровы, встряхнулся и спросил нормальным человеческим голосом:
– Как считаешь, что тут?
Леха не хотел терять с трудом заработанный авторитет знатока консервной промышленности, потому сказал мудро:
– Да что бы ни было – сожрать ее стоит на завтрак, чтоб жижу не таскать.
– Логично, – согласился Середа.
– Слушай. Тут у меня вопрос…
– …что стреляет в пятку, а попадает в нос? – усмехнулся артиллерист.
– Не, не то. Я из винтовки тут стрелял…
– Знаем. Знаем. Хороший выстрел был, – великодушно признал Середа.
– Так она мне плечо отбила напрочь, – признался Леха.
К его удивлению, собеседник не стал веселиться, глумиться и всяко-разно прочее, а пожал плечами с видом полнейшего равнодушия.
– Ты же впервые стрелял, так? – скучно осведомился Середа.
– Сам ведь знаешь… – буркнул Леха.
– Вот. А я тебе несколько раз говорил – плотно прижимать к себе приклад надо. Ты не прижал, вот и получил ляпас. Слушать надо, когда умный дядька Середа говорит.
– Да, больно так!
– Могла и ключицу сломать. Знавал я такой случай, – кивнул артиллерист.
– Но почему? И как из нее стрелять тогда?
Середа вздохнул, театрально поднял глаза к небу и опять заныл на известный мотивчик:
А тетя хохотала,
Когда она узнала,
Что он нам в наследство
Не оставил ничего!
Леха разозлился и дернул певуна за рукав – на здоровой руке, разумеется.
– Слушай. Хорош ныть. Толком скажи, завтра придется драться, а я опять себя покалечу.
Артиллерист иронично глянул на сердитого покрасневшего летуна-белоручку.
– Я тебе, крылатый пламенный мотор, три раза говорил: плотно прижимать приклад. Что непонятно было? Плотно!
– Я прижимал, – огрызнулся потомок.
– Фи-гуш-ки, – пропел сержант. И тут же наставительным голосом пояснил: – Прижал бы плотно – не отшиб бы плечо. Раз отшиб – значит, не прижал. Когда ты стреляешь – из ствола вылетает пуля. На нее давят пороховые газы с такой силой, что она два километра летит как нахлестанная. И, как учит товарищ Ньютон, сила действия равна силе противодействия. То есть с такой же силой, как и пулю, толкает и винтовку, но в противоположном направлении. Но она все-таки по весу не как пуля, а потяжелее, потому летит не на два километра. Так вот, если ты винтовку к себе прижал, то противоудар приходится на всю твою массу – килограмм восемьдесят, потому что вас, дармоедов, в авиации раскармливают, да плюс винтовка четыре кило – получается легкий толчок. А не прижал приклад – получил четырехкилограммовой винтовкой. Получаешь ляпас. Понимэ?