Лёха - Страница 136

136

– Малыш… держись… – Генрих хрипел, потом закашлялся и плюнул кровью прямо на приборную доску. – Еще… немного… Тянет пока… Недолго…

– Как ты?! Что с тобой?! Давай остановимся и перевяжем!

– Глупости, малыш… сейчас… я… мотор. Нам прострелили радиатор… и масло…

Я просмотрел на капот – вот дьявол! Из-под капота тянулась полоса пара. Так надолго не хватит!

– Генрих, надо остановиться! Мы так не доедем!

– Вздор… Мы не доедем все равно… надо… дальше уйти… потом ты сам…

Мотор скрежетнул, машину потащило вбок, но Генрих тут же выжал сцепление и перекинул рычаг коробки. Мотор заглох, и мы покатились дальше только за счет запаса скорости. Еще немного, еще… все. Машина остановилась.

– Малыш… возьми пистолет и карабин… и… иди…

– Генрих! Ты что, я не брошу тебя тут!

– Иди… Конец… Медведь…

Он закашлялся, брызгая алыми каплями, и вдруг обмяк, словно открыли клапан, державший давление.

– Генрих?..

И мне самому стало стыдно – чего спрашивать, все ясно и так. Я посмотрел на него внимательнее – боже, как же он вообще смог вести машину? Вся грудь залита кровью, я вижу не меньше трех отметин от пуль… Генрих… ветеран, спортсмен – и такой печальный конец! За что, для чего все это?

Из-под капота потянуло горелым маслом. Вот еще не хватало… вряд ли, конечно, загорится, но сидеть тут мне нельзя. Попытался отстегнуть ремень, одной правой рукой, сунув пистолет за пазуху, и когда почти удалось освободиться, как-то неловко шевельнулся – и тут словно вернулись чувства в онемевшее тело. И первой вернулась боль. Боль словно заполнила всю грудь, у меня потемнело в глазах. Зашипев, я буквально выпал из машины, и на некоторое время потерял сознание.

Очнувшись, попытался встать. Получилось плохо, поднялся на колени, прислонившись к переднему колесу. В глазах снова потемнело, и я опять впал в полубессознательное состояние. Придя в себя, услышал по ту сторону машины какое-то шевеление. Испугавшись, схватился за пистолет и, как мог осторожнее, постарался выглянуть из-за машины, готовый стрелять в любой момент.

Какова же была моя радость, когда я увидел парня в нашей форме! Выглядел он испуганно, мундир в чем-то перепачкан, в руках карабин, которым он настороженно водит. Увидел меня и замер, глядя с раскрытым ртом. Ах черт! Ну конечно! Эта наша форма… точнее, совсем наша, чешская. Еще во Франции были инциденты. Он, наверное, принял меня за русского.

Я постарался улыбнуться парню и, опираясь здоровой рукой с пистолетом о капот, выпрямился, чтобы ему стала видна повязка со свастикой.

Вдруг лицо у парня стало злое, он оскалился, вскинул карабин. Мне прямо в лицо сверкнула вспыш…

Боец Семенов

Дневка прошла замечательно – то есть спокойно. Тревога, конечно, никуда не делась, но поели, поспали, сил набрались и дальше двинулись тогда, когда немцы по дорогам должны были ездить куда как в меньших количествах, да и местные тоже уже по домам сидели. Чуток этого тихого времени и стоило использовать на всю катушку.

Собрались уже привычно и быстро, и повел красноармеец свое помятое и побитое, но победоносное войско по проселочной лесной дорожке. Шли быстро, но с опаской, не бренча, не топоча и слушая во все ухи, глядя во все глаза, с готовностью тут же заныкаться в лесу.

Грохот близких выстрелов ударил по ушам и нервам, ажно все вздрогнули, когда совсем рядом забабахало вперекрест. Боец тут же махнул рукой – и все дружно кинулись с дороги в кусты, ощетинились стволами.

Кто и в кого стрелял – было совсем непонятно. Почему-то Семенов решил, что лупят из винтовки (по характерному звуку – скорее всего, из самозарядки) и пистолета, потом это безобразие причесал длинной очередью автомат (а больше некому – у пулемета звук совсем иначе идет, что красноармеец по своим наблюдениям знал твердо, довелось послушать и тех и этих).

Оглянулся, увидел вопрощающие взгляды товарищей и сам себе удивился, что за какие-то доли секунды успел сам с собой поспорить, потому как решать надо было срочно – то ли утекать долой в лес, то ли вмешаться. И в том и в другом случае было и хорошее и плохое, и это моментально Семенов взвесил. Убежать – оно безопаснее и спокойнее. Но тут рядом идет стрельба, очень может быть, что свои. Своим – надо помочь, это боец знал твердо. Хотя больше хотелось убежать, в этом-то красноармеец себе признался, но поборол это желание. Не без труда, но поборол.

А потом и возможность бежать пропала, когда в клубах пара, пьяными загогулинами, словно сошедший с рельсов паровоз, по дорожке прокатился неожиданно тихо серый здоровенный немецкий автомобиль. Слышно было, как он фырчит чем-то внутри себя, шлепает по дороге спущенным передним колесом – и только. Даже неопытному в технике Семенову сразу показалось, что бибика эта свое отъездила, да и седоки тоже готовы – хотя из-за бившего из машины не то пара, не то дыма видно было плохо, но то, что ветровое стекло в этой открытой таратайке продырявлено вдрызг, а немцы – оба двое – залиты кровью, словно порось у неудачливого свинокола, само по себе было красноречиво. Все тише и тише машина прошлепала мимо группы в кустах и встала совсем близко – метрах в пятидесяти, все-таки скатившись с дороги.

Первым хотением было бежать к автомобилю, но тут Середа сделал круглые глаза, ткнул пальцем в ту сторону, откуда приехал расстрелянный тарантас, и Семенов спохватился – те, кто обстрелял, сейчас кинутся за своей добычей и столкнутся с группой зрителей в кустах. Состояние у всех нервное, может кончиться плохо. Оружие есть у всех и с предохранителей снято. Потому боец ткнул указательным пальцем в Леху и Жанаева, потом махнул рукой туда, где остановился автомобиль, а Середе кивнул, чтоб затаился артиллерист, слился с растительностью. Очень вовремя кивнул, потому как тут же на дороге появились силуэты двоих бегущих оттуда, где пальба была. Почему-то Семенов ожидал именно такого – были оба этих бегущих в привычной советской военной форме. Глянул назад. Бурят с потомком шустро сдернули с места, но грамотно это сделали – только кусты чуточку шелохнулись.

136