Лёха - Страница 125

125

Когда позавтракали, Семенов косо глянул на потомка и как бы в воздух сказал угрюмым тоном:

– Не хотел об этом говорить, да видать – надо. Меня, когда повязали да допросили, тут же в хлеву и собирались зарезать. Как барана. И видно было, что им это не впервой, все уже на мази и отработано. Не первый я такой у них был.

– А как выкрутился? – заинтересовался артиллерист.

– Пожадничали они. Я наплел, что в лесу у меня кожаная летчицкая куртка припрятана и пара пистолетов без патронов. Они и купились, больно уж их усатому приспичило пощеголять в куртке этой. С пистолетами.

– Ловко ты сообразил!

– Жить захочешь – так еще и не так баять будешь. Только вот они мне сказали, что если я их обманул, то помирать буду долго и страшно. Они постараются. И – что важно – не врали, твари. Тоже это у них отработано было, головой ручаюсь. То есть выбор у меня был «богатый» – просто так зарежут или потрошить и мучить будут. Тебе ясно, а? – прямо обратился к потомку дояр.

Леха молча кивнул.

– Ничего тебе не ясно. Ты вот сам прикинь, каково это – когда ты лежишь, ни рукой ни ногой не двинуть, глаз – непонятно, при тебе еще или уже вытек долой, и ножик у твоей глотки. Хороший такой ножик, много раз точенный, да и в руке привычно сидит у резуна. И прикинь опять же, как это все «радостно» – когда не немцы, а вроде как свои сограждане такое делают. За пораненную лошадь да ботинки армейские… велика ценность, чтобы жизни человека лишать. И похрен этим тварям, кто я и каков. Для них я – москаль, и все, хотя я в Москве ни разу и не был. Ты вот тоже рожу кривил, я видел. Своего жалко стало? – зло повернулся Семенов к артиллеристу.

– Та яка мені своя ця Мазепа. Шкурники вони й дурні. Нічого у них не вийде, тільки даремно крові напролівают. Та тому що брешуть, що за незалежну Україну воюють, а самі-то ніяк не вільні. Або під поляками танцюють, або під австріяками, або як зараз – під німцями. Шавки вони на прив'язі, такі свободи не добудуть, – печально заявил Середа.

– Вот странно: когда они гутарили – я через пень-колоду понимал. А у тебя все ясно, – удивился искренне Леха.

Хохол пожал плечами, задумался. Семенов тоже призадумался, нахохлился как-то. По поляне словно тень пробежала.

– Я его небольно зарезал, – пробурчал дояр.

Все вопросительно поглядели на него. Все видели, что да, не чухнулся Гогун, зачем об этом говорить?

– По их меркам – это подарок. Лучшее, что предложить могут, – через силу выдавливал красноармеец.

Остальные слушали.

– По уму надо было бы им еще петуха красного пустить. И дедушке ласковому, и старосте, и усатому, и тому долговязому – они его резуном кликали: он, вишь, у них тоже как представление дает. Резьба по живому! Театр, мать иху! И двери колышком подпереть. Да детишек у них много, жалко. Ну так вот: не бесите меня – все вместе решали, что кончить эту гниду надо, так нечего рожи воротить. Как они с нами – так и мы с ними! И все тут! За добро – добром плачу. Той же монетой.

– Мы не бандиты, а красноармейцы, – пожал плечами Середа.

– А иди ты к чертовой матери! – разозлился Семенов еще больше. – Вот я – исполнил то, что красноармейцу положено, – врага убил. И больше эта вошь дохлая никого на виселицу не поведет, не застрелит, не зарежет и прикладом не огреет. Я решил, мне и ответ держать, когда к своим выйдем. Но чтоб никаких кислых рож мне тут не было. Ты вот сомневаешься, что будь сила у этого Гогуна – мы в лучшем случае пули бы получили? А в худшем – даже говорить не хочу. Так что скажешь? – глядя Лехе в глаза, спросил красноармеец.

– Да я сам не знаю, что это на меня накатило, – поежился менеджер.

– Белье зря не снал, – вдруг сказал бурят. Словно холодной водой споривших облил.

Все посмотрели на азиата, деловито упаковывавшего в мешок все харчи, кроме пресловутых кавунов. Пока они тут разбирались в высоких материях, Жанаев прикидывал, как их обратно вернуть. Вот и высказал то, что считал нужным. Белье – вещь ценная, в холодное время года – особенно, потому нехорошо так разбрасываться. Дырки можно заштопать, кровь отмыть. Зато тепло будет, воевать так удобнее.

– Ладно, не обеднеем, – отозвался Семенов. – Там стирать надо долго – обмочился Стецько обильно.

Бурят пожал плечами. Вчерашний плешивый немец тоже обделался, когда его душили. Ну так не страшно: мыло нашлось в вещичках, а постирать – воды вокруг много, да и труд невелик.

– Я вот другое подумал, – сказал Середа.

– Что?

– Да слишком много не о том говорим. Помер Охрим – и хрен с ним! Много чести рассусоливать. Мне другое в голову пришло. Вот выйдем мы к своим, начнут нам вопросы задавать – так не стоит нам про плен рассказывать. Как к немцам попали. Про то, как Гогуны нашего товарища пленили, – рассказать можно, это и не плен вовсе получается, а чистый бандитизм и предательство. А вот насчет немцев – лучше б нам молчок. Если согласны – то стоит это дело прикинуть, как рассказывать.

– Думаешь, спросят? – усомнился было Семенов.

– Спросят! – твердо ответил артиллерист.

– Да представляешь, сколько таких, как мы, окруженцев выходит сейчас! Поди-ка всех опроси! – возразил красноармеец.

– И опросят. Никак без этого быть не может, – уверенно сказал артиллерист.

– А зачем? – не удержался Леха, почему-то вспомнивший вопли о репрессиях к невинным и облыжно обвиненным.

– Как – зачем? – удивился Середа.

– Ну вот так… смысл-то какой людям нервы трепать?

125