Лёха - Страница 117

117

Середа пожал плечами.

– В сложных случаях лучшее время для броска – с рассвета и под сумерки. Точнее, даже так: под сумерки – бросок и ночлег; с рассветом – бросок и, по обстоятельствам, дневка до вечера. Идти глухими лесами – тоже не вариант. В лесу надо прятаться, ночевать, добывать еду. Ходить надо по дорогам, они для того и сделаны, – продолжил Семенов.

Артиллерист опять пожал плечами. Возбуждение у него проходило, и устал он после своего спектакля, как прима-балерина на премьере. Даже есть уже толком не хотелось, и жевать было трудно, хотя голодная слабость давала себя знать.

Семенов обеспокоенно оглядел свое воинство. Потом твердо закончил:

– Самое опасное – ночевки. Ночевать потому лучше… ночью. Потому что ночью все спят. То есть те, кто не все – заметнее, и их гораздо менее. В общем, сейчас вьючим на Гогуна мешок – и вперед. Потом вяжем его на ночь и приходим в себя.

– А уже утром – на соединение с остальным отрядом! – неожиданно бодро выдал Леха. Потомок мигом сожрал выданные ему харчи – кусок свежего душистого хлеба и пару маринованных свеклин. По глазам было видно, что только раздразнил червячка, никак не заморил, но выглядел уже немного пободрее.

– Ага, – кивнул ему дояр.

– И ночью что делать будем?

– Спать. А главный ориентир – слух. Ночью направление на железную дорогу, например, можно определить за пару десятков километров. Днем смотреть и идти, ночью – не идти и слушать.

– Ладно, годится. Ну ты, робкий пингвин, давай свети бельишком, – слегка пнул сидящего томного Гогуна артиллерист.

Пленный подскочил, начал стягивать с себя одежку – сначала медленно, потом, видно, дошло, что убивать не будут, заспешил, засуетился. Потом закряхтел под навьюченным мешком, но даже вроде как радостно, потому как убедился – нужен он, поживет еще. Одним куском телефонного провода связали руки, а другим – мешок с харчами примотали так надежно, чтобы невозможно было его сбросить. Невелика безопасность получилась, но хоть что-то. Угрозу молодой и здоровый парень тем не менее представлял немалую, и потому Жанаев следовал за пленником неотступно, гордясь немножко тем, что пулемет в его руках пугал Гогуна куда сильнее, чем гораздо более опасные для пленного штыки на винтовках.

В носу у Семенова щипало и, к его стыду, глаза помокрели. То, что его не бросили, а вывернулись едва не наизнанку и пришли спасать, растрогало бойца, там в деревне не до того было, не успел он перейти от готовности сдохнуть безвестно и бесславно к неожиданному вызволению, а вот теперь почти рассолодился. Оглянулся стыдливо на Жанаева, тот заговорщицки ухмыльнулся и подмигнул. М-да, здорово ему нос кто-то расквасил! И Середе досталось тоже, ясно видно. Из всей компашки только потомок не битый, зато еле ноги тащит, тля зеленая. И мундирчик новый, и велосипеды откуда-то взяли. А это означает, что, видать, грохнули они никак не меньше одного фрица. Да еще и такого красивого. И будут немцы своего искать. Опять надо ноги уносить, хотя по уму – отлежаться бы надо всем хоть один денек, отоспаться, отъесться. Не получается. Не будь этого тяглового самооборонца – может, и харчи бы не смогли все унести: обросли имуществом-то, а вот от бескормицы ослабели. Сейчас ребята на скору руку перекусили тем, что в мешке сверху лежало, попался под руку хлеб да свеклины эти моченые. Ну да оно и лучше, свеклу надо было побыстрее съесть, какая-никакая, а еда, хотя и бестолковая. Со свеклы дело известное – «красный нос и понос». Зато на мозги пользительно действует. И тащить такое лучше сразу в желудках. А не на спине. Благо когда забрали все оставленные в папоротниках шмотки – оказалось, что много добра всякого нажили, тут впору не Гогуна, а коня иметь. Если б та найденка-лошадка не была колченогой из-за ранения и слабости – сами бы ее пользовали.

Самооборонец словоохотливо показывал дорогу, двинули по какой-то лесной дорожке, вроде как на старую мельницу, которая уже лет десять не работала. Тропинка и впрямь была похожа на нормальную дорожку, только подзаросшую сильно.

Стемнело совсем. Встали, тяжело дыша, в кружок. Леха брякнул гулко пустыми футлярами от противогазов. Звук получился добротный, как пара коров с боталами на шее расстарались. Все вздрогнули, а Леха застеснялся, что даже в темноте было видно.

– Да тут на пару верст никого нет, не почують, – неожиданно трагическим шепотом выдал Стецько. Он очень старался услужить и быть полезным.

– Ну смотри, а то первым делом мы тебя прибьем, если кто к нам сюда нагрянет, – расставил точки над «i» Середа.

– Ты, паря, помалкивай, пока не спрашивают, тебе еще свою жизнь заработать надо, – обрезал говоруна Семенов.

– Встаем на ночевку? Или до этой старой мельницы побредем? – спросил артиллерист, оглядываясь.

– Встаем тут. А то черт его знает, что там за мельница. Так спокойнее, – решил Семенов, и все согласились. Не верил боец Гогуну ни на грош, потому свернул с тропки, нашел по-быстрому небольшую полянку. Тьма была – хоть глаз коли, тем более под деревьями.

Предположение о том, что его товарищи «прибрали к рукам» каких-то немцев, подтверждалось многим – например, в руках у Середы оказался металлический, похожий на портсигар карманный фонарик. Светил он тусклым синим светом, при котором худо-бедно можно было разобрать, что да где, но посторонние люди и со ста метров такой свет не заметили бы.

– Светофильтр в комплекте, – гордо заметил артиллерист, – и еще красный есть!

117